Tuesday 5 April 2011

О величине мира

Довольно интересное ощущение испытываешь, когда направляешься начинать новую жизнь в город, в котором до этого никогда не был. Аэропорт, семья и друзья остались по ту сторону security check. Хочется надеяться, что и все проблемы вдруг закончившихся двадцати пяти с половиной лет тоже остались там же. Впрочем, о каких проблемах можно говорить, когда все твои вещи помещаются в чемодане и рюкзаке — можно быть мобильным, нигде не задерживаться слишком долго и делать ошибки. Пока что.

− Привет, ничего, если я тут присяду? — обращаюсь я к мужчине, который, как и я, ждёт самолёта у гейта.

− Конечно, без проблем, — сразу же отвечает он. − Кстати, ты первый, кто спросил.

И сразу же делает достаточно сложное выражение лица, говорящее что-то вроде «вот ты меня точно понимаешь, каково это — быть вежливым среди невежливых». Мы осматриваем друг друга чуть внимательнее. Я вижу чернокожего мужчину, по которому возраст читается так же сложно, как и по большинству чернокожих, с дредами и парой серёжек в ушах. Он — заметно невыспавшегося паренька в костюме и овальных очках.

— А ты вообще откуда? — спрашиваю я, понимая, что негр, вдруг оказавшийся в Латвии, вряд ли воспримет этот вопрос очень уж вызывающе.

— Это немножко сложно, знаешь. Вообще, я родился в Белизе, но у меня есть постоянный вид на жительство в Штатах и Великобритании. Будем знакомы.

За этим следует вполне протокольная сцена обмена именами и рукопожатиями.

— Я тебя понимаю, у меня тоже всё немножко сложно — этнически я русский, но родился и прожил всю жизнь здесь, — представляюсь я.

Так уж исторически складывается, что во время практически любой беседы с иностранцем у меня возникает шанс показать свой «инопланетный» паспорт. А иногда складывается даже так, что я этим шансом пользуюсь — как сейчас, например.

— Я знаю, что ты чувствуешь, — говорит мой новый знакомый. — Мне тоже не так-то легко путешествовать. Всякое бывало, представляешь, даю я свои документы таможенникам, а один другому говорит — э, и куда эта обезьяна собралась? Навроде как они между собой говорят, но явно провоцируют, чтобы я что-то сказал в ответ.

— А ты что?

— А я — не дурак. Стою себе, улыбаюсь, притворяюсь, что ничего не слышу. А знаешь, почему? Потому что если я хоть пикну, меня сразу же задержат, отправят на пару деньков в каталажку. А один, прикинь, когда-то достал атлас мира и попросил меня показать в нём мою страну.

— Да уж, не завидую. И как, легко вообще было привыкнуть к такому?

— Расслабься, приятель, я это вообще за проблему не считаю. Вот смотри, я — чёрный, так? И был им, и останусь им до конца своей жизни. Короче, изменить это никак не могу. Так что это уже их проблема, что у них это вызывает проблемы, понимаешь? — говорит он и широко улыбается.

И тут в разговоре возникает первая нелепая пауза. Из разряда тех, которые можно преодолеть доставанием книги или небольшим походом до автомата с водой. Только тут другой случай — мало того, что дошли до достаточно личных деталей, так эти детали оказались ещё и интересными. Я слежу за направлением его взгляда и понимаю, что он смотрит на стандартную процедуру аэропортовой проверки, которая проходит метрах в двадцати от нас за стеклянной стеной.

— Как думаешь, эти ребята любят свою работу? — интересуюсь я частично из вежливости, частично из интереса, намекая на персонал аэропорта.

— Нет, ты что. Это же чисто исполнительская работа, любить её нельзя, поверь мне.

Спорить с ним мне не хочется частично из вежливости, частично из-за того, что любой среднестатистический американец в споре на любую тему почти наверняка положит любого среднестатистического европейца на лопатки.

— А ты куда летишь-то вообще? — спрашивает негр.

— В Дублин, писать докторскую, — отвечаю я. — Тема — искусственный интеллект, — даже не знаю, получилось ли у меня сдержать указательный палец, которому вдруг захотелось поправить вдруг чуть сползшие с переносицы очки. — Много всякой математики, не интеллект, но искусственный, — пытаюсь пошутить я.

- Ого, да ты гений, парень. Серьёзно!

Приходится ответить неловкой улыбкой человека, не привыкшего пока ещё к щедрым комплиментам типичных американцев.

— Да нет, ты что, это не так круто, как звучит, точно говорю. А ты куда направляешься? — отвечаю я вежливостью на вежливость.

— В Киев. Поиграю в баскетбол там немного, а потом — назад.

— Хорошо играешь?

— Хм, ну, тебе задницу я бы точно надрал, — говорит негр и улыбкой даёт понять, что ничего личного, просто, так уж получилось, что он играет лучше.

На этот раз приходится изобразить неловкую улыбку человека, который не привык к прямому юмору типичных американцев.

— Вообще, в Дублине у тебя будет выбор, — говорит он мне, понимая, что о баскетболе со мной поговорить будет сложновато. — Или много скотча, или много Guinness.

— Ну что же, тогда я выбираю второе, — смеюсь я.

— И правильно делаешь! У меня там есть пара друзей, и знаешь…

Его фраза прерывается громкоговорителем, призывающим следовать на посадку на рейс в Киев.

— Похоже, мне пора, — говорит негр. — Очень рад был с тобой познакомиться, серьёзно. Знаешь, если бы все были такие умные, как ты, то мир был бы гораздо лучшим местом.

Мне уже доводилось слышать это комплиментное клише несколько раз. Но даже несмотря на это, конкретно сейчас это кажется мне вполне искренним.

— Мне тоже очень приятно! Если бы все были такими же открытыми и общительными, как ты, он бы стал ещё лучше, — ответ получается быстрым и вполне настоящим.

— И да, помни, что мир — гораздо меньше, чем некоторые люди пытаются его изобразить! — говорит он мне на прощание.

И вот, я сижу в аэропорту и совершенно не уверен, что он настолько маленький, что мы когда-нибудь ещё пересечёмся с ним, но это меня и не очень сильно волнует, по-крайней мере, в данный момент. Куда важнее для меня то, настолько ли он маленький, что 2000 км будут только расстоянием в головах, расстоянием, которое уже практически отделяет меня и тех, кто не пожалел времени проводить меня в новую жизнь в это морозное субботнее утро.

Попутно даю себе обещание — если ещё когда-нибудь не смогу разобрать имени человека, переспросить, попросить назвать по буквам, как угодно. А то потом к нему ни обратиться нормально, ни написать про него.